Стихия и разум в жизни и творчестве Марины Цветаевой. XII Международная научно-практическая конференция(9-11 октября 2004 года). Сборник докладов. (Element and mind in the life and work of Marina Tsvetaeva. XII International Scientific and Practical Conference (October 9-11, 2004). Collection of reports.) Москва: Дом-музей Марины Цветаевой. 2005р. 532с., тип переплетіння: м`яка обкладинка.
Категорiя: Книга, журнал, альманах
Рубрика: Біографії, мемуари, зображення: Література; Проза, поезія, драматургія та інші мистецтва Срібного століття російської культури 1900-1922 рр..;
Місце походження товару: Россия
Мова: російська
Опис: Л.Л. Шестакова сравнила варианты словообразовательного гнезда «Разум» в словарях языка Цветаевой и Пушкина, выявив черты их сходства и различия (рассмотрев, в частности, цветаевские окказионализмы «разумнеть» и «разумничек»). М.В. Цветкова подчеркнула, что концепт «душа» (вместилище эмоциональности, стихийных начал) занимает центральное место и у Цветаевой,, тогда как в центре британской, например, стоит «common sense», т.е. «здравый смысл». В то же время «душа» имеет общую основу с «духом» (ближе к «разумности»), а «soul» и «spirit» разделены и включены в разные паронимические ряды. Все это создает проблемы при переводе, тем самым обнаруживаясь. Г.Ч. Павловская утверждала, что такой фундаментальный концепт, как «стихия», сформировался в мировоззренческой системе Цветаевой под влиянием русской революции 1917 года. Поскольку «воля к власти» в образах исторических бунтарей интерпретируется Цветаевой как стихийность, можно предположить, что осмысление политической истории отразилось и на концепции поэтического творчества, на мифологии поэта. Н.О. Осипова всесторонне описала семантику «взрыва» (как проявления стихийного) в творчестве Цветаевой и культуре ее эпохи. Замечательное богатство представленного материала частично обесценивалось, на наш взгляд, неразличением «взрыва» и любых других проявлений динамики. К «взрыву», например, отнесены были процессы ритмические, т.е. предсказуемые, «невероятная скачка» и т.п. А.В. Прохорова (Сербия и Черногория) сопоставляла тезис Цветаевой о внеморальности искусства как причастного иррациональным стихиям с образами западнославянской мифологии, в которой божественное описывается как не поддающееся рациональному постижению, а Черный бог и Белый бог неразрывно связаны. У Цветаевой также снимаются биполярные оппозиции («Черт»), творческая стихия оказывается атрибутом и божественного, и смертного в художнике. Л.Н. Козлова, напротив, говорила не о снятии оппозиций, а о борьбе земного и небесного (добра и зла) в человеческой природе Цветаевой. Ю.А. Гаюрова также полагает, что в творчестве Цветаевой проблема дуализма мира решается в пользу космоса; у поэта доминирует эйфорический тип эмоциональной реакции, суть которого состоит в преобразовании внешних воздействий любого рода в энергию положительных эмоций. В этом — секрет успеха цветаевского творчества у читателя с преобладанием того же типа эмоциональной реакции. Е.А. Надеждина перевела обсуждение «феномена Марины Цветаевой» в плоскость медицины (затронув аспекты генетики, психологии, психи-атрии, физиологии, офтальмологии) и педагогики. Отмечалось действенное внимание Цветаевой, подобное дружескому или материнскому сопереживанию, но почти всегда с примесью эротического, независимо от пола другого. К.Б. Жогина характеризовала «повышенную знаковость» поведения Цветаевой, поступки которой зачастую имели игровой характер, имитируя выполнение предписанных ей социальных ролей, их нарушение и абсолютную «деклассированность». Цветаева следует и многочисленным литературным моделям и амплуа, к числу которых относится и сценарий, сочетающий в себе «естественность и сногсшибательное своенравие» (Н.Я. Мандельштам). И.Ю. Белякова на примере безличных предложений пыталась показать, как использованы в поэтических текстах М. Цветаевой синтаксические конструкции, несущие смысл стихийных, неконтролируемых, неуправляемых действий, независимо от лексического наполнения, как рациональная грамматика может выражать смысл стихийности. С.А. Ахмадеева описывала средства создания эмоциональности (лексические, риторические, графические) и эмоциональной оркестровки текста, проанализировав эмоциональную партитуру писем Цветаевой к К.Б. Родзевичу. Н. Туганова (Литва) сравнивала «театральный код» писем Цветаевой и театральную теорию Антонена Арто, обнаружив сходство элементов «театрального пространства», воплощенного у Цветаевой и предписанного теорией Арто. К ним относятся: замена слова жестом; внимание к ритму и темпу (задаются дыханием и жестом); преодоление бытовой логики; «боль» как исходный пункт в осмыслении действительности. И множество других работ о М.И. Цветаевой. L.L. Shestakova compared the variants of the word-formation nest "Reason" in the dictionaries of the language of Tsvetaeva and Pushkin, revealing their similarities and differences (having considered, in particular, Tsvetaeva's occasionalisms "get to reason" and "reason"). M.V. Tsvetkova emphasized that the concept of “soul” (a container of emotionality, elemental principles) also occupies a central place in Tsvetaeva, while in the center of the British one, for example, is “common sense”, i.e. "common sense". At the same time, “soul” has a common basis with “spirit” (closer to “reason”), while “soul” and “spirit” are separated and included in different paronymic series. All this creates problems in translation, thereby being detected. G.Ch. Pavlovskaya argued that such a fundamental concept as "element" was formed in Tsvetaeva's worldview system under the influence of the Russian Revolution of 1917. Since the “will to power” in the images of historical rebels is interpreted by Tsvetaeva as spontaneity, it can be assumed that the understanding of political history was also reflected in the concept of poetic creativity, in the poet’s mythology. BUT. Osipova comprehensively described the semantics of the "explosion" (as a manifestation of the spontaneous) in the work of Tsvetaeva and the culture of her era. The remarkable richness of the presented material was partially devalued, in our opinion, by the indistinguishability of the "explosion" and any other manifestations of dynamics. “Explosion”, for example, included rhythmic processes, i.e. predictable, "incredible jump", etc. A.V. Prokhorova (Serbia and Montenegro) compared Tsvetaeva’s thesis about the extramorality of art as involved in irrational elements with the images of West Slavic mythology, in which the divine is described as not amenable to rational comprehension, and the Black God and the White God are inextricably linked. Tsvetaeva also removes bipolar oppositions (“Damn”), the creative element turns out to be an attribute of both the divine and the mortal in the artist. L.N. Kozlova, on the contrary, did not speak about the removal of oppositions, but about the struggle between the earthly and the heavenly (good and evil) in Tsvetaeva's human nature. Yu.A. Gayurova also believes that in the work of Tsvetaeva the problem of the dualism of the world is solved in favor of space; the poet is dominated by the euphoric type of emotional reaction, the essence of which is the transformation of external influences of any kind into the energy of positive emotions. This is the secret of the success of Tsvetaev's work with a reader with a predominance of the same type of emotional reaction. E.A. Nadezhdina translated the discussion of the “Marina Tsvetaeva phenomenon” into the plane of medicine (affecting aspects of genetics, psychology, psychiatry, physiology, ophthalmology) and pedagogy. Tsvetaeva's effective attention was noted, similar to friendly or maternal empathy, but almost always with an admixture of eroticism, regardless of the sex of the other. K.B. Zhogina characterized the "increased significance" of Tsvetaeva's behavior, whose actions often had a playful character, imitating the fulfillment of the social roles assigned to her, their violation and absolute "declassification". Tsvetaeva also follows numerous literary models and roles, which include the script, which combines “naturalness and stunning willfulness” (N.Ya. Mandelstam). I.Yu. Belyakova, using the example of impersonal sentences, tried to show how syntactic constructions are used in the poetic texts of M. Tsvetaeva, carrying the meaning of spontaneous, uncontrolled, uncontrolled actions, regardless of lexical content, how rational grammar can express the meaning of spontaneity. S.A. Akhmadeeva described the means of creating emotionality (lexical, rhetorical, graphic) and emotional orchestration of the text by analyzing the emotional score of Tsvetaeva's letters to K.B. Rodzevich. N. Tuganova (Lithuania) compared the "theatrical code" of Tsvetaeva's letters and the theatrical theory of Antonin Artaud, revealing the similarity of the elements of the "theatrical space" embodied by Tsvetaeva and prescribed by Artaud's theory. These include: replacing a word with a gesture; attention to rhythm and tempo (set by breathing and gesture); overcoming everyday logic; "pain" as a starting point in understanding reality. And many other works about M.I. Tsvetaeva.
Стан: Хорошее. Экслибрис, номер домашней библиотеки.